Есть на свете удивительные места, которые вдохновляют творцов на великое.

В чем тут дело? В какой-нибудь непостижимой «энергетике», подпитывающей художников, писателей, музыкантов?

Много уже сочинено на эту тему, – про энергии темные и светлые, выходящие из-под земли или низвергающиеся из Космоса, подвигая людей на дурные или добрые поступки, – да что-то доказательств нет никаких.

В любом уголке Земли, ежели порыться в прошлом, набредешь и на подвиги, и на преступления; самый знаменитый театр может стоять на былом кладбище, прославленный университет — на поле жестокого боя.

Так что же это за места такие дивные, где легче и лучше получаются у авторов поэмы или холсты, скульптуры или оперы?

Наверное, просто – счастливые перекрестки многих добрых влияний. Живописная природа с удачно вписанной в нее архитектурой; тишина, малолюдье; быть может – мягкий климат, отсутствие резких холодов или палящей жары...

Дворец стоит в глубине парадного двора – курдонера

Фронтон дворца

Одна из служб двух отдельных строений, возведенных в 30-е-40 гг. XIX века перед дворцом. Стиль позднего классицизма. Сегодня здесь гостиница

Мраморные львы у входа во дворец

Георгиевская церковь в стиле ампир завершена в 1828 году усилиями Г. С. Тарновского. Хором в ней некоторое время управлял М.И.Глинка, а певчим был будущий композитор – С.С.Гулак-Артемовский

Наконец, атмосфера людских отношений, благоприятная для творчества; мудрая власть или просвещенный владетель, окружающие творцов заботой и пониманием.

Римский покровитель поэтов Гай Меценат, чье имя сделалось нарицательным.

Миланский герцог Лодовико Сфорца, пригласивший к своему двору великого Леонардо; согласно одному из преданий, герцог сказал да Винчи: «За деньгами дело не станет, лишь бы ты прославил род Сфорца».

Прозванный безумцем король-поэт Людвиг Баварский: он первым разглядел гений Рихарда Вагнера и поддержал безвестного тогда композитора...

Пожалуй, всю Италию эпохи Возрождения можно назвать «инкубатором» талантов. Что бы ни писали страстные обличители о Ватикане, — папский двор не жалел средств, давая работу зодчим, ваятелям, живописцам.

Петр Великий научил россиян различать людей не по знатности, а по таланту. Наконец, мощная система выявления и поддержки дарований действовала при Советской власти: об этом могут рассказать крестьянские дети, ставшие народными артистами и художниками...

Словом, без благого человеческого вмешательства, без опеки, государственной или личной, никакая «позитивная энергетика» не создаст приюта муз. Такого, как имение Качановка на Черниговщине.

...Возле шоссе, бегущего через поля и перелески, среди неповторимых по своей мягкой живописности просторов Левобережья, вдруг встают два небольших белых пилона, отмечая перекресток – въезд на грунтовку.

Дорога, прорезанная между склонами холмов, прихотливо поднимается на плато.

Две, три минуты езды; среди деревьев мелькает несколько служебных зданий старинной крепкой постройки, и мы – в регулярном парке.

Путь ведет к широкому проему в ограде из черненых прутьев с острыми навершиями.

Еще недавно на высоких постаментах по обе стороны от входа сидели гордые мраморные львы, передними лапами опираясь на щиты...

Войдем в просторный парадный двор – курдонер, покрытый газоном.

Чудо – перед нами, во всем своем величии и красе: белый двухэтажный дворец с четверкой колонн по фасаду, с лепным фронтоном и куполом. Дворец распахнул крылья флигелей: к южному крылу пристроена очаровательная круглая башня с золоченым шпилем.

А по правую и по левую руку от нас, наискось к главному зданию, высятся два белых особняка. Под широкими балконами мезонинов, под парными колоннами, обрамляющими двери, тоже каменные львы, но дремлющие...

Что это? Уголок Царского Села или Петергофа, непостижимым образом перенесенный из-под Питера на околицу скромного поселка Качановка? Похоже на то...

Если, насладившись созерцанием курдонера с его зданиями, снова выйти за ограду и проделать недолгий путь аллеей, – выйдешь к холму, откуда развертывается неповторимый вид.

Такие живые «картины» лет двести-триста назад закладывали мастера парковой архитектуры с тем, чтобы их «полотна» жили не только в пространстве, но и во времени, становясь все более затейливыми и пышными.

Белая, несколько церковного облика постройка на холме, со стрельчатыми окнами и дверями; слева от нее, под склоном, громадные старые дубы смотрятся в широкий пруд.

Фото дворца, сделанное в позапрошлом веке. Посреди двора – казацкие пушки и прислуга в соответствующей одежде

Майорский пруд, один из двух крупнейших среди 12 водоемов Качановки, назван в память о секунд-майоре Михаиле Каченовском, ставшем владельцем усадьбы в 1749 году

Гордость заповедника – вековые дубы. Они пережили все повороты судьбы усадьбы

Глинка в Качановке. Художник В. Штернберг.1838 г.

Будуар в 1870-х годах. Фарфоровый камин Миклашевского и малахитовые с бронзой часы

Чуть спустившись, можно увидеть над зеленым косогором другой, обращенный к пруду, фасад дворца, шесть колонн, несущих треугольный портик...

Еще лет четырнадцать назад меня водил здесь первый директор заповедника, неутомимый Григорий Леонтиевич Мищенко.

Передавал свою влюбленность в Качановку, показывая с разных сторон дворец, вознесенный на плато, и венчающую крутой холм восьмигранную постройку, называемую беседкой композитора Глинки.

Бродил со мной прихотливыми аллеями нижнего ландшафтного парка, протянувшегося над двумя прудами, Майорским и Большим.

Он – в тысячный раз, я – в первый, но, кажется, с равным восторгом мы любовались и ветхими кирпичными мостиками, перекинутыми над глубокой дорогой, и подмятыми буйной зеленью «Романтическими руинами», остатками загадочных кирпичных арок, проходов и стен...

Мищенко жаловался на то, что маловата его команда и ничтожны выделяемые средства для того, чтобы по-настоящему ухаживать за усадьбой, занимающей 560 гектаров (100 из них приходится на водоемы).

Но, не обращая внимание на чащи бурьяна и пласты дикого винограда, захлестывавшего старинную кладку строений, я воображал себе Качановку в пору ее расцвета; видел нарядные лодки на глади озер, изящно одетых дам и кавалеров в расшитых кафтанах. Самые дерзновенные из них, быть может, уединялись в глубине парка, на горе Любви...

Григорий Леонтиевич говорил мне тогда, что подобного места на Украине нет. С годами я убедился в его правоте. Сочетание столь старого и огромного парка (прудов-то в нем, оказывается, двенадцать!), большого, хорошо сохранившегося барского дворца с пристройками и службами, деревьев-патриархов и малых архитектурных форм –вправду уникально.

Но волшебство Качановки не ограничивается ее видимым, проявленным обликом. Незримым озером стоит над усадьбою ноосфера духовных событий, как истинных, так и легендарных...

Качановка основана давно, четверть тысячелетия назад, на месте хутора у речки Смош, позднее превращенной в пруды.

Название свое получила от фамилии одного из первых владельцев, придворного певца Федора Каченовского. Кстати, пруд, над которым стоит дворец, – Майорский, – наименован в память о брате и наследнике певца, секунд-майоре Михаиле Каченовском...

В году 1770 императрица Екатерина Вторая выкупила имение и подарила его фельдмаршалу Петру Румянцеву-Задунайскому. Позднее имением владел сын славного полководца, Сергей Румянцев. При отце и сыне возвели барский каменный дом; был заложен и стал разрастаться парк по проекту архитектора Максима Мосцепанова.

Наступил следующий, девятнадцатый век. В 1808 году Румянцев-младший продал усадьбу богатому помещику Григорию Почеке.

По смерти последнего, Качановка стала собственностью его вдовы Прасковьи, а затем – ее сына от первого брака, камер-юнкера Григория Степановича Тарновского. С этого-то владельца и начинается благословенная эпоха польско-украинских дворян-меценатов Тарновских, превративших имение в истинную Мекку для талантливых и мыслящих людей империи.

По делам придворной службы бывая в Санкт-Петербурге, Григорий Тарновский общался с Василием Жуковским, Михаилом Глинкой, Карлом Брюлловым, многими другими культурными светочами эпохи.

Став владельцем великолепного дворца и местности, словно сошедшей со страниц модных в ту пору писателей-романтиков, просвещенный барин решил принимать талантливых друзей у себя. Те откликались охотно, Качановка скоро прослыла земным раем...

В ней отдыхал и писал картины один из самых одаренных студентов Петербургской академии художеств, любимый ученик Брюллова и близкий друг Тараса Шевченко, позднее прозванный «отцом русского пейзажа», – Василий Штернберг. За полотна качановской серии его наградили двумя золотыми академическими медалями.

Именно здесь Михаил Глинка, вдохновленный природой и мифической аурой земель Киевской Руси, начал писать свою оперу «Руслан и Людмила».

Жил Михаил Иванович в комнатах при зимнем саде дворца, а работал подчас в том самом здании на холме, что было позднее названо его именем.

Готовые фрагменты оперы впервые прозвучали в парадной столовой; играл отлично обученный крепостной оркестр.

Сам композитор вспоминал позднее: «Приготовленные для «Руслана» Персидский хор – «Ложится в поле мрак ночной» и марш Черномора написал и слышал в первый раз в Качановке; они были хорошо исполнены.

В марше Черномора колокольчики заменили мы рюмками...»

Вместе с Глинкой жил в имении его соученик по пансиону, Николай Маркевич; входил в веселую компанию и художник Штернберг, порой писавший свои картины под звуки скрипок и контрабасов...

Расставаясь с усадьбой и ее щедрым хозяином, на ужине, устроенном в саду, Глинка встал из-за стола и пропел оду, сложенную им вместе с Маркевичем и Штернбергом в честь Григория Степановича и его супруги Анны Дмитриевны: Прекрасен, о хозяин милый, Очарователен твой дом; Какой живительною силой Для нас исполнен твой прием; Тебе с Гармонией от чувства Дает поэзия привет, Благодарит тебя искусство И яркий живописи свет...

Была здесь у автора «Руслана» еще одна встреча, также знаменательная для историков отечественной музыки.

Поныне стоит на краю усадьбы аккуратная небольшая церковь, выдержанная в парадном, но не тяжелом стиле ампир, – Георгиевская.

Строить ее начала еще Прасковья Андреевна Почека, а завершил знаменитый сын-меценат.

В год своего приезда Глинка управлял тут церковным хором.

Среди прочих голосов выделялся красивый баритон опытного солиста. То был уже известный на ту пору певчий.

С годами и он стал композитором. Ныне его знают у нас все: это – Семен Гулак-Артемовский, автор одной из немногих истинно украинских опер, «Запорожца за Дунаем»...

Хаживал по здешним тропинкам и погруженный в себя, чудаковатый гений – Николай Гоголь.

Очередная легенда – а может быть, правдивое свидетельство – говорит о том, что и «Тарас Бульба» был впервые читан вслух в Качановке, возможно, в гостиной дворца...

Следующий владелец Качановки, племянник Григория – Василий Тарновский-старший, помимо любви к искусству и желания окружить себя одухотворенными людьми, отличался еще и высокой гражданственностью.

Всю свою сознательную жизнь он искал возможности легального освобождения крепостных крестьян.

За заслуги в подготовке известной реформы 1861 года получил несколько наград от правительства.

Но, пожалуй, самым прославленным среди владельцев «жемчужины Черниговщины», меценатом из меценатов стал сын Василия Васильевича Тарновского, носивший то же имя и, соответственно, отчество.

При нем, как писал один из авторов конца позапрошлого века. «вещи покупались... временами с большими усилиями, не благодаря их внешней курсовой стоимости, а ради них самих, благодаря любви к ним...

Вы видели, что каждая вещь, скромно утопающая в полутьме большой залы, в которую вы вступили, носит на себе отпечаток несомненной внутренней стоимости, обусловленной или художественным ее исполнением, или ее историческим прошлым; вы видели, что она тут поставлена не для гостей, а для хозяина, который знает, где ее разыскать».

Сохранились описания усадьбы, сделанные при Василии Васильевиче-младшем.

Между колоннами дворца тогда стояли статуи, а перед колоннадой, выходившей во двор, – старинные казацкие пушки.

Всю середину первого этажа занимал огромный зал, носивший название Летнего: в нем росли тропические растения, стены увивал плющ.

По углам ждали гостей большие уютные диваны со спинками из красного дерева.

От главного входа наверх вела широкая лестница, устланная красным ковром.

На втором этаже глаза разбегались...

По стенам Рыцарского зала блестело оружие прошлых веков, из золоченых рам глядели портреты украинских полководцев и гетманов, российских вельмож с орденскими лентами.

Далее открывалась взорам галерея бюстов, изображавших предков нынешнего владельца имения; начинал это пышное собрание скульптурный портрет родоначальника, коронного гетмана Яна Тарновского...

Зал-музей был заставлен роскошной мебелью с сиденьями, расшитыми мелким бисером.

На белом фоне выделялись яркие цветы, фрукты, фантастические птицы.

Не заграничные мастера создали эту бисерную роскошь, а еще крепостные умельцы Григория Степановича...

Проходя вторым этажом, восхищенные гости попадали в ту самую, с розоватыми колоннами, парадную столовую, где родились звуки «Руслана и Людмилы»; соответственно своим вкусам, могли пройти в библиотеку или в бильярдную.

Располагалась там и комната, за свои цветные витражи в стрельчатых окнах прозванная «фонариком». В ней когда-то останавливался Штернберг...

Счастливцы, гостившие в Качановке, могли при холодной погоде отдохнуть в зимнем саду; посетить картинную галерею, которую начал собирать еще фельдмаршал Румянцев.

Такой коллекцией гордились бы и мировые музеи: Теньер, Ван Дейк, Иванов, Брюллов, Кипренский, Айвазовский...

Наконец, ждал посетителей домашний музей Василия Васильевича, – собрание «предметов малороссийской старины», – но о нем разговор будет отдельный...

По некоторым воспоминаниям современников, жизнь в усадьбе напоминала роскошно поставленный исторический фильм.

В конце концов, труд тысяч безымянных мужиков и баб Черниговщины делал возможными и само существование «рая на земле», и любые прихоти хозяев...

Вот, например, как проходила свадьба Василия Тарновского-младшего.

«Помню ясно, как сегодня, отъезд красавицы-невесты в церковь, в старинном восьмирессорном экипаже, запряженном шестеркой белых коней попарно цугом, с ездовыми, одетыми в белые с голубым и шитые золотом кунтуши, помню иллюминацию и зажженные смоляные бочки по проспекту, ведущему в церковь, и массу огней по деревьям, пальбу пушек во время обеда и ужасный испуг нас, детей.

Свадьба праздновалась по-царски. Обеды, балы, охоты сменяли друг друга и сотня-другая гостей веселилась на славу целый месяц».

Гостеприимство владельцев имения было известно широко.

Стоило кому-либо из родственников и знакомых Василия Васильевича, пусть самых отдаленных, или же человеку незнакомому, но принадлежащему к миру искусств, заикнуться о своем желании посетить чудесный парк над Смошем, – и приглашение следовало незамедлительно!

Жили гости там все лето, иногда много лет подряд.

Так, например, поступал известный художник Константин Маковский, оставивший великолепную картину «Помещица», где изображены престарелая мать Василия и один из старых слуг, бывший крепостной.

Пока мастер работал, дворянская молодежь вовсю увивалась за его прелестной женой, Юлией Павловной.

Все гости – а их порой набиралось человек до пятидесяти – сходились вместе лишь к завтраку или к обеду.

Остальное время они бродили по бесконечным аллеям, отдыхали у прудов, катались на лодках, предавались чтению в библиотеке, флирту или иным необременительным занятиям...

По словам свидетеля тех дней, «из отдаленных комнат дома выползали небезынтересные типы далекого прошлого, сгорбленные старушки и старички...

После обеда целовали старую барыню в ручку, а молодую в плечо, а затем совершенно бесшумно, как призраки, исчезали по своим углам.

На всех этих людях, да и на самом хозяине, лежал особый отпечаток чего-то необыденного, присущего именно этому месту и чего нельзя было встретить в другом.

Печать эта лежала даже на одежде, которую носил сам хозяин и одевал свою многочисленную прислугу.

Сам он носил полународный костюм с шитой малороссийской рубахой и высокие сапоги, а прислуга – синие, с золотыми галунами и кистями кунтуши.

Все это, вместе взятое, создавало удивительно художественную, красочную картину и переносило в далекое прошлое».

Покровитель всякого творчества, коллекционер и патриот украинской старины, – Василий Васильевич-младший был еще и парковым архитектором от Бога, которого специалисты ставили рядом с таким мэтром французских королевских парков, как Ленотр.

При нем холмы и долины Качановки обрели именно тот завораживающий, полный романтики вид, который (если забыть о запустении) отличает их и сегодня.

За каждым поворотом прихотливо вьющихся дорог открывалась новая картина, буквально напоминавшая живописное полотно: то купа вековых кленов и лип, то поляна вокруг кудрявой юной рощицы, то арка моста, под которой открывался луг, сбегающий к синей воде...

И все это становилось иным в другую пору суток!

Живя в усадьбе, не пропустите неповторимый закат; но не поленитесь и встать пораньше, чтобы увидеть густой утренний туман, белыми волнами поднимающийся от Майорского пруда...

Особо следует сказать о том странном сооружении, каковое представил мне Григорий Мищенко под именем «Романтических руин».

Пишут, что сотню лет назад они были намного выше и обширнее; там имелись «темные сводчатые коридоры, огромные комнаты, железные решетки у окон и подвалы с железными кольцами в стенах и сводах».

Константин Маковский увековечил «руины» в картине на античную тему «Вакханалия».

Судя по всему, происхождения таинственных развалин, напоминавших остатки рыцарского замка или средневековой темницы, не знали сами хозяева – Тарновские. По крайней мере, Василий Васильевич-младший в 1859 году затеял тут археологические раскопки, за которыми наблюдал приехавший в усадьбу Тарас Шевченко.

Поговаривали, что на склоне у Большого пруда стоял некогда замок польских магнатов Рагузинских, владельцев этой местности в начале XVIII века, — от него-де и остались сии запущенные бастионы да казематы.

Другая версия гласила, что речку Смош, еще когда была она судоходной, стерегла казацкая крепость.

Словом, легенда наслаивалась на легенду, – пока не внес ясность украинский историк Александр Лазаревский, знавший, в частности, изображение «руин» маслом, оставленное Штернбергом.

Лазаревский убедительно доказал, что диковинное строение было задумано и возведено именно как живописные развалины, соответствовавшие моде «галантного» столетия, – безусловно, при фельдмаршале Румянцеве.

Подобные сооружения строились в тех же, помянутых ранее дворцовых парках под Петербургом, – например, «Башня-руина» и «Кухня-руина» в Царском Селе; колоннада Аполлона, руинный каскад и колонна «Конец света» в Павловске.

Здесь «полагалось» чувствительным дворянам и дворянкам вздыхать под луною и жаловаться друг другу на немилость судьбы...

А екатерининский «орел» Румянцев-Задунайский, по преданию, использовал качановскую псевдо-крепость и для других целей.

Вспоминая свои победные сражения с турками, Петр Александрович здесь якобы разыгрывал «штурмы фортеции».

Для сего целые воинские части с суши и «с моря», то есть с галер на пруду, атаковали крепко сложенные стены...

Но вернемся к гениям, отдыхавшим и творившим в «земном раю».

Тарас Шевченко впервые приехал сюда еще по приглашению Григория Степановича, в 1839 году, и был покорен уютной красотою имения.

Он сам писал потом, что нет у него другого убежища на Украине, кроме как в Качановке...

Год спустя Тарас Григорьевич послал в подарок Тарновскому свою картину «Катерина» (ту самую, что ныне выставлена в Киевском музее Т. Г. Шевченко).

Бывал там поэт и в другие годы, проводил лето. Стихи, почти что завершающие «Кобзарь», посвятил той, кого любя называл кумою, – дочери хозяина, Наталии Васильевне Тарновской.

Великомученице кумо!

Дурна єси та нерозумна!

В раю веселому зросла,

Рожевим цвітом процвіла

І раю красного не зріла...

Как видим, и трагичнейшему из наших поэтов Качановка видится раем.

В одном из музеев даже серебряная ложка сохранилась, которой Тарас Григорьевич едал мед за хозяйским столом; ложку эту он попросил на память и шутливо называл «тарнавкой»...

Со своим мужем, Афанасием Марковичем, приезжала сюда писательница, которую превозносили многие великие современники. Звали ее Мария Вилинская-Маркович; в истории осталась, как Марко Вовчок.

Гостили в имении просветители Украины – первый ректор Киевского университета св. Владимира Михаил Максимович, историки, писатели и этнографы Николай Костомаров, Пантелеймон Кулиш.

Приезжал знаменитый археолог, фольклорист, основатель Екатеринославского (Днепропетровского) исторического музея, носящего ныне его имя, Дмитрий Яворницкий.

Это он оставил восторженное описание дворца при Василии Васильевиче-младшем: «На всех стенах, сверху донизу, висели портреты гетманов, полковников, генеральных судей, есаулов, митрополитов, архиереев, гетманш, жен полковниковых, разных панн «панского достоинства»...

Любили бывать художники: кроме помянутого Константина Маковского, его брат Владимир, а также Михаил Врубель.

Особый разговор: Качановка и Илья Ефимович Репин.

Великий живописец прибыл в усадьбу в 1883 году, и совсем не для отдыха или вольного писания этюдов.

Он наслышан был о картинной галерее Василия-младшего, – а также о личном музее хозяина, вскользь упомянутом нами выше. Теперь пришло в

ремя сказать, что «казацкое» собрание Тарновского было на те годы уникальным: сабли и пистолеты, пушки и музыкальные инструменты, знаменитые «люльки», пороховницы, чернильницы писарей, подлинные предметы одежды, послужившие образцами для нарядов слуг...

А тема украинского казачества тогда влекла Репина все сильнее.

Рождался замысел «Запорожцев, пишущих письмо турецкому султану»...

Здесь Илья Ефимович написал портрет Василия Васильевича в красном запорожском жупане XVII века, с пистолем и саблей в ножнах, отделанных серебром.

Волевые черты худощавого Тарновского, с его усами на традиционный казацкий манер, настолько подобны чертам многих «парсун» из Рыцарского зала, что картину стали называть просто – «Гетман»...

Репин тщательно срисовывал в музее замки огнестрельного оружия и вышивку на поясах, баклаги для вина и даже пуговицы на одежде.

Однако эта скрупулезная работа не отвлекала его от поиска живых моделей. Кроме хозяина и его жены Софьи Васильевны, зарисовывал типы крестьян.

По собственному признанию, каждый вечер ходил в село Качановку и там заполнял альбомы красочными этюдами...

Оба Василия не только принимали гостей, но и помогали, чем могли, вечно нуждавшимся творцам.

Так, семью Кулишей опекали и отец, и сын. Василий Васильевич-младший помог издать украинский перевод Библии, – основным переводчиком был Пантелеймон Кулиш.

Вдова последнего писала после смерти мецената: «Какая святая душа со своими благородными порывами — жертвами для нашей Украины!»...

А потом все случилось почти как в чеховском «Вишневом саде».

Жизнь открытая, хлебосольная, непомерные траты на коллекции древностей и картин, на помощь талантливым людям постепенно подорвали благополучие Тарновских.

Василий Васильевич был вынужден продать Качановку давно зарившемуся на нее миллионеру-сахарозаводчику Павлу Харитоненко.

Об этом трагическом дне 1898 года вспоминает племянник Тарновского: «Какой жгучей болью сжалось сердце! Как мрачно глядят опустелые комнаты. Жизнь оборвалась. Осенний дождь стучит в окна...»

Харитоненко не стоило особых усилий заплатить за поместье миллион рублей. Привлекало промышленника и еще одно обстоятельство: почти рядом, в селе Парафиевке, работала одна из крупнейших его сахароварен.

Дочь и наследница Павла Ивановича, Елена, также поддерживала знакомство с художниками, охотно принимала их в имении. Был на исходе «серебряный век» русского искусства.

В 1915 году Качановку посетили Мстислав Добужинский и Кузьма Петров-Водкин.

Автор «Купания красного коня» в письме к жене, посланном из усадьбы, восторженно живописует громадный парк.

«Дубы, тополи, каштаны, белки, прыгающие с ветки на ветку, пруды с аистами, лебедями и лебедятами. А в центре всего замок на 76 комнат, переполненный редкостной мебелью и произведениями искусства».

Пора, наступившая после Октябрьской революции для старого поместья, и трагична, и закономерна.

Увы, – таких, как Тарновские, на Руси было немного; щедрость отдельных просвещенных богачей не могла распространиться на целый народ, в большинстве своем бедный и безграмотный. Потомков крепостных музыкантов и мастериц бисерной вышивки оказалось неизмеримо больше, чем правнуков их хозяев.

К «дворянским гнездам» массы относились, как к бастионам ненавистной власти, веками насаждавшей неравенство...

Но после первых пореволюционных лет разорение Качановки было приостановлено решениями Черниговского губисполкома.

Сюда перевели из Нежина «детский городок» – сиротский приют...

Опять-таки, нет ничего противоестественного в том, что именно в райском уголке, прелестью которого ранее могли наслаждаться лишь немногие избранные, нашли себе кров пятьсот маленьких жертв войны и разрухи.

Столь же легко можно понять, какие следы оставили по себе в Качановке одичавшие дети, к тому же, довольно плохо обеспеченные молодым государством.

Двойной лик эпохи перемен... Даже в «Романтических руинах» была устроена хлебопекарня!

В 1928 году Нежинский окрисполком объявил Качановку заповедником местного значения, – но решение это долго оставалось на бумаге.

Здесь располагалась воинская часть, был неврологический санаторий; после Великой Отечественной войны в поместье работал госпиталь...

Последним лечебным учреждением, занимавшим Качановку, также был санаторий, только для больных туберкулезом.

Наконец, в году 1981 бывшее поместье, по решению правительства, окончательно стало историко-культурным заповедником.

Началось воскрешение усадьбы во всей ее красе и славе. Однако беды на том не кончились: десять лет спустя пришла новая, трагичнее прежних, эпоха перемен...

Недавно я вновь проходил верхними, уже, в основном, отреставрированными, но еще не обставленными покоями дворца, всеми этими большими, полными воздуха и света комнатами с высокими окнами, с балконом, выходящим на зачарованный пруд, на зеленую веселую округу...

Шел и в очередной раз думал: и вправду, в тяжелые времена ничто доброе не сдвинулось бы с места без одиночек-энтузиастов, без людей самоотверженных и бескорыстных, готовых всю свою жизнь положить на алтарь заветного дела.

Государству пока, видно, не до музеев и заповедников, – «казенная» забота скупа и прерывиста; на появление новых Тарновских надежды нет...

Григорий Мищенко, некогда гуляя со мной по аллеям и собственноручно выдирая из земли особо наглые сорняки, хорошим словом поминал иностранных инвесторов, видать, более заинтересованных в сохранении наших культурных богатств, чем многие властные лица Украины...

Сегодня Качановка тоже не без подвижников. Ее новый, энергичный директор Владимир Буренко – природный качановец: «здесь и пуп мой зарыт», сообщил он мне...

В словах Владимира Борисовича звучат искренняя забота о заповеднике, не столь давно получившем статус национального, – и неподдельное, без ложного пафоса, государственное отношение к своему большому хозяйству.

Вот, сделали понтонную пристань перед дворцом, на Майорском пруду; скоро вновь заскользят по синему зеркалу прогулочные лодки: уже радость! Влюблена в каждый уголок чудо-усадьбы ученый секретарь, милейшая и многознающая Инна Шевченко.

Показывая квадратное, поросшее травою углубление в склоне холма, так говорила о нем, что я воочию представил бывший здесь когда-то летний театр для концертов и любительских спектаклей...

Может быть, еще вернутся добрые времена, и бережно хранимая уже не барской семьею, а всем нашим просвещенным народом Качановка вновь станет «земным раем» для художников и поэтов, которые, видит Бог, продолжают рождаться в нашей земле и столь же нуждаются в заботе, как и талантливые гости Тарновских?..

Будем верить в это.